Иметь возможность хотя бы раз в неделю звонить маме в Лондон – это ли не мотивация бороться, работать почти в круглосуточном режиме и ежедневно переступать через себя, не давая развернуться и уйти обратно? Хотя куда уходить? Если подумать, то возможно ли после Халдеи вообще начать нормальную жизнь с чистого листа, или только дальше, углубляясь в тонкости магической науки, создавая немыслимые вещи и делая других… Счастливее?

Уайлдер – это далеко не образец сильной личности, сметающей все препятствия на своем пути. Как и любое человеческое существо, женщина является великим приспособленцем и адаптируется буквально ко всему, но не ломает жизнь под себя и не идет по головам на пути к цели. Хотя, если задуматься, то у Одри и цели-то особой нет – программист плывет по течению, смиренно получая по лицу. Тяжелые мысли и прокручивание разговора с Шерлоком и да Винчи были спутниками Уайлдер последние несколько дней, с того самого момента, как результаты прошлых тестов на всевозможные совместимости и энергопроводимости были вытащены из архивов аж 2011 года. Тогда Одри отказалась – струсила, признав собственную слабость и несостоятельность.

Шли годы. Женщина становилась старше, но не мудрее. Опыта много не наберешься, сидя в четырех стенах и тратя время на игры. Ну как, игрового – вполне достаточно. А вот житейского – увы и ах, не завезли. Утро первого майского дня выдалось таким же, как и последние дни до этого: созерцание потолка с пола, три-четыре сигареты подряд и обжигающе горячий кофе, крепость которого была на том уровне, что даже мертвого поднимет. Покажите мне человека, который добровольно бы захотел пойти на смерть.

«Риски довольно велики и нам нужны новые люди, стоит начать сейчас»

«Ты прекрасно подходишь»

«Ты справишься, Одри»

А что вы знаете об отличном утешении?

Одри, будучи тем, кто поддерживает всех и вся при первой необходимости, сама за помощью обращалась крайне неохотно, до последнего оттягивая момент обращения за советом или какой-то поддержкой, к тому же попросту не знала, к кому обратиться – контакты со слугами программист старалась свести к минимуму, считая их мироощущение и понимание уж больно далеким от людей, а большая часть знакомых мастеров была значительно младше – не пристало в тридцатник идти за советом к тинейджерам. Нет, не эйджизм. Тот же конфликт мироощущений. Если задуматься, то все невзгоды и трудности Уайлдер воспринимала словно через толщу воды, смотря на мир со дна и лишь в отдалении видя размытый солнечный блеск, в котором и таились все решения. Но вода давит, подняться тяжело, а всплыть не получается. Так и лежала Уайлдер на дне морском долгие годы, лишь в отдалении слыша перешептывания ответственности, совести и своих детских мечтаний о том, чтобы быть настоящим героем. Где-то вдалеке забрезжил отблеск далеких грёз о величии, славе и Поступках с большой буквы, героизма и чего-то притягательно-сверкающего, но с годами горделивость ушла, желание бахвалиться сменилось простой потребностью приносить пользу обществу из своего угла, амбиции угасли.

Хотя где-то там, глубоко внутри, мечтатель с окраин Ист-Энда настойчиво требовал решительных действий, требовал пойти на зов сомнительного предназначения и шептал все громче пресловутое «сделай это, Уайлдер». И долго сопротивляться Одри не может, пусть страх и кажется непреодолимым. Волны над головой медленно расходятся, обнажая солнце и его ослепляющий свет больно бьет по глазам, но, как известно, первый шаг всегда самый трудный. Осталось только набрать побольше воздуха и... Одри не знала, что дальше. Прежняя весёлость и сравнительная непосредственность стремительно гасли, женщина была гораздо серьезнее, чем прежде. Осталось только на развилке повернуть в нужную сторону и не сломаться.

– Мистер Шалтиэль? – Одри не выглядит уверенной, робко открывая дверь после стука. По информации, отслеженной по всем камерам и после пары вопросов у коллег, местоположение куда более опытного человека, который, скорее всего, сможет спокойно обсудить с Одри и помочь ей взвесить все «за» и «против», дабы кодер не подписала себе смертный приговор, выбор был сделан. Главное, чтобы тот ещё не спал. – Простите за столь ранний визит, – ранний, по мнению Одри – это час после полудня. Женщина имела склонность спать до обеда и работать до рассвета, уделяя сну не более четырех часов, но за столько лет организм Уайлдер адаптировался, хоть и по внешнему виду не скажешь. Поправив пиджак, Одри неловко откашлялась и нерешительно переступила порог, взглядом пытаясь найти постоянного обитателя… Кабинета? Странное место. Всё в Халдее по-прежнему казалось каким-то чужим и далеким, непонятным и не внушающим чувства дома. В чем-то женщина завидовала Машу.

Признаться, от «мисс Уайлдер» Одри каждый раз передергивало. Протокольное общение и прочие радости взрослой жизни, ответственность и прочее дерьмо, которое тянулось вслед за годами и растущими обязанностями при стремительно уменьшающемся количестве веселья – ради всего святого, достаточно. И о том, что ты, вроде как, взрослый и солидный человек, от которого чего-то ждут. А почему вообще ждут, и что будет, если ожидания не оправдать – вопрос, всё ещё свинцовым сигаретным дымом висящий в воздухе. Кстати об этом.

– Я закурю? – Уайлдер чиркнула зажигалкой у вставленной в зубы сигареты, но пламя не коснулось кончика табачного изделия. Женщина забросила ногу на ногу, глянув на мистера Шалтиэля. Британцы, кажется, чай любят? Так вот, Одри – исключение. Всю сознательную жизнь программист предпочитала кофе, а двойной эспрессо без сахара с сигаретой последние лет двенадцать был неотъемлемым началом её дня. Одри – традиционалист, привычки свои меняющие неохотно. Неудивительно, что женщине тяжело дается решение бросить всё и набрать отряд из всяких древних греков и прочих персонажей, первый вопрос которым «ого, а ты реально существовал?». Неловко будет, если вдруг Уайлдер докопается, что перед ней сидит тот самый вечный жид, который Иисусу отказал. Ну, за отказ помогать Одри явно из шкафа сын божий не вылезет, чтобы гневно зыркнуть на Агасфера и прописать еще пару тысячелетий скитаний. Хотя вдруг? Пути господни неисповедимы, как известно. Правда, верующим человеком Одри себя никак назвать не могла, но за годы работы в Халдее, невольно начнешь верить даже в макаронного монстра. Огнем зажигалки пройдясь по табаку, женщина шумно затянулась и запрокинула голову назад, следом выдохнув тонкую струю дыма в потолок. А чай пусть пока остывает. 

– Не беспокойтесь, сэр. Много времени не отниму, – не отрывая взгляда от потолка, ответила Уайлдер. – Я по поводу предложения от руководства. Вы, насколько мне известно, тоже мастер. И я хотела узнать, как это было? Это сильно опасно? От этого можно отказаться в процессе, если поймешь, что это не твое? – нервным и дерганным движением Одри ослабила галстук, уже напоминавший ей петлю, в которой весело болтаться в погожий весенний денек, а после наклонилась вперед, дабы упереться локтями в колени и, щуря неестественного цвета глаза. Если глаза Джеремии попадали под понятие «приятный золотистый», то очи программиста не иначе как «ядовито-желтые» охарактеризовать было сложно. Одри вообще зачастую смотрела на людей так, что у каждого второго небо в копеечку и обострение энуреза, и это еще при условии того, что Уайлдер действительно злилась только в тех случаях, когда кто-то без стука входил в ее кабинет. А, ну и на Архимеда злилась искренне, чаще всего за то, что Кастер попросту существовал, но история будет не об этом.

«Повешусь на этом же галстуке, если мне этого кретина отдадут» – поймала себя на мысли Одри, сразу криво ухмыльнувшись и прикрыв рот тыльной стороной левой руки, в пальцах которой всё ещё тлела сигарета. Не зарекайтесь, мисс Уайлдер, в Халдее нет удобного места для самоубийства. А в сингулярностях вам помереть не дадут.

Ядовитый, змеиный взгляд Уайлдер буквально пронизывает собеседника насквозь, пока загнанная нерешительностью женщина не может определиться, добавить ли в чай сахар или попросить мужчину плеснуть ей цианида, да побольше.

– Я даже не магус. Мои родители – обычные люди, меня никто ничему не учил, я даже основ не знаю, делая всё… Я не знаю, это слишком сложно, я не могу это объяснить, – нет, сидеть долго на одном месте Уайлдер не смогла. Подскочив с места и зажав сигарету в зубах, Одри закатала рукава рубашки, предварительно скинув на кресло пиджак, распустила волосы и прошла пару кругов по помещению, не прекращая сыпать вопросами, сводящимися к «за что» и «какого хрена я, я не справлюсь». Даже сквозь облако дыма, окутывающее лицо нервничающего программиста, можно было заметить, как сильно та побледнела и как резко контрастировало ее нынешнее выражение лица – потерянное и испуганное – с привычной многим спокойной улыбкой.

– Да скорее обычный японский школьник победит Геракла, чем я стану хотя бы сносным мастером, – всплеснув руками, женщина, наконец, прислонилась к стене, вроде как успокоившись, однако каблуком всё еще выстукивала одной ей ведомый ритм. – Я не герой. Я не могу взвалить на себя такое, – Одри тяжело вздохнула и потерла лоб пальцами свободной руки. Извинение и стыд за внезапный взрыв эмоций проскальзывали как в движениях Уайлдер, так и в том, что обычно прямо смотрящая на человека, ныне Одри попросту не могла заставить себя поднять глаза на другого мастера.

Толща воды вновь закрывает солнце. Шаг назад.

«Кусок дегенерата» — женщина цокнула языком, поймав в стекле серванта свое отражение и оперативно комментируя произошедшую вспышку, обычно не свойственную довольно уравновешенному программисту.  Потянувшись за следующей сигаретой и тяжело выдохнув, Одри кивнула, пройдя к креслу. Усевшись, Уайлдер прищурилась и глянула на пока еще не закуренную сигарету. Решив повременить, программист сделала глоток чая, а после кивнула в знак благодарности. Ну и мерзость этот ваш чай. Ощущение, словно травы пожевал – и как такое вообще успокаивает?

– Чего я боюсь? – Уайлдер хмыкнула. Ну и вопрос, конечно. Так сразу и не ответить, если в стакане, конечно, не добротный скотч или что покрепче – абсент, к примеру. Но за неимением того, чего хотим, поглощаем то, что дают, тут всё довольно просто. – Дайте подумать, – после этого комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь редкими затяжками Одри. Женщина, выглядящая зачастую как разъяренный хищник и сосредоточение вселенского зла, лишь с виду кажется обжигающе холодной и невозмутимой – на деле более мягкого человека, если подумать, поискать сложно: вряд ли в Халдее есть кто-то другой, кто готов часами после работы сидеть у постели пострадавших в сингулярностях мастеров и слушать их рассказы, кропотливо искать слова утешения, ну и, разумеется, получать нагоняй от истинных хозяев медицинского блока, но раз за разом приходить снова.

Взгляд, обычно кажущийся всем недобрым и жутким, не таил в себе и толики злобы – Одри смотрит на Агасфера, как восторженный ребенок на фокусника, как усердный ученик на мастера. Она ценит его слова, ценит его попытку помочь и ценит уделенное время: Уайлдер обычно не скупилась на благодарность и не имела склонности забывать сделанное другими добро. Затушив сигарету о край импровизированной пепельницы – кажется, это была когда-то банка из-под растворимого кофе, которую Уайлдер таскала за собой по всей Халдее – женщина, наконец, решила нарушить молчание:

– Смерть не так страшна, как жизнь, бездарно прожитая и пущенная под откос своими же руками, сэр. Может быть, я зря согласилась? Я не знаю, да Винчи могла ошибиться, выставив мою кандидатуру? Раньше это никого не интересовало – как хакер я приносила пользу, а приняв командные заклинания и заключив контракт-другой я рискую стать менее полезной для организации, – Одри опирается щекой на ладонь, поставив локоть на подлокотник кресла. Яд желтых глаз сменяется пронзительной горечью, сожалением, на которое способен человек, который терял и боится терять. Которому есть что терять. Многие здесь не имеют ни семьи, ни друзей, сражаются за абстрактное «человечество». Одри же помнила голоса и образы, все грезила выбраться обратно в Лондон, переступить порог родной квартиры в Челси, пойти в бар с приятелями бурной юности и посмотреть матч-другой по телеку. Когда теряешь абстракцию и в половину не так больно, когда лишаешься того, с чем жил всю жизнь. Не подумайте, Уайлдер ни в коем случае не стремится обесценить возможные чужие потери, но ей казалось, что потерять осколки себя, запрятанные в деталях детства и юности, гораздо болезненнее, чем потерять себя целиком. Когда проигрываешь подчистую нет места сожалением – всё, пустота. Вакуум и бесконечная тьма. А там, за горизонтом, Трон Героев не ждет. Ну, если и ждет, то явно не Уайлдер.

– По поводу обучения… Вынуждена отказаться, сэр. У меня мозги не под это заточены, – Одри усмехнулась, отпив ещё чаю и прикрыв глаза на мгновение. Всё же, если распробовать, то вполне даже сносно. – Предпочитаю фокусы другого толка, – программист даже не слукавила: классические дисциплины всех обитателей Часовой Башни казались ей невыносимыми, скучными и бесполезными, к магии у Одри подход своеобразный – учиться, если это весело, или если при помощи новых знаний можно будет поднять себе рейтинг в той или иной онлайн-игре. Однако будучи женщиной не совсем глупой (тут должен был закадровый смех зазвучать), Одри понимала, что на одном взломе и манипуляциях электромагнитными полями далеко не уедешь – рано или поздно придется учить все вот эти ваши нумерологии, ортодоксальное волшебство и прочую муть, которая для Уайлдер была стимулом залезть в петлю и остаться там до востребования. А еще женщина понимала, что если — или когда? — станет мастером, то придется или бегать по утрам, или бросать курить, или, чего хуже, всё сразу – физическая подготовка будущего мастера была на уровне «ничего тяжелее комплектующих своего ПК не таскала» и «три пролета по лестнице и встретимся в гробу»: спорт – это жизнь, а Уайлдер давно умерла.

– Но спасибо за предложение. Если вдруг я как-нибудь надумаю обучаться, то я могу к вам обратиться?